Читать интересную книгу В поисках меча Бога Индры - Елена Асеева

Долзе думкали Пересвет, Соловей и Гойко не знаючи чё свёршить. Ну, и зане дюже торопил их малец, чуя, верно, душенькой своей идущу на беросов бедоньку, да ведая, шо сила Ясуней исчерпаема и дарёна яму токмо до зимушки, а пожилой, пужливый обавник Жаворонок поддакивая, поддёрживал Борилу. То было обговорено направить поутру двадцать третьего кресеня Жаворонка и Борилку у супровожденье вельми разумногу Соловья к ваяводе Мстибогу у град Гарки. И ужотко пущай тама сам ваявода и порядить, чаво делыть и як поступать, на то вон и старшина Гарок, да близлежащих ко нему бероских деревень. Матушке Белуне старши братцы столковались ни чё покудова, ни сказывать, бояся её растревожить да взволновать.

А посему ранним утром взяв сноповозку, да впрягши во неё коней Пересвета, сложив у котомку (о том позаботилась Злата) одёжу для отрока, лук, и туло со стрелами закрываемое сверху крышкой, нарочно от непогоды для дальнего пути приспособленное, Соловей, Жаворонок и Борила направились у Гарки. Он-то энтов град лежмя лёжал от ихняй деревеньки недалече, и ко вечёру до него добратьси можно було, потомуй-то и вутправились утречком, абы до темну поспеть.

Борилка сидывал у сноповозке, с невысокими деревянными бортами, да устланной соломой дном, и грустно поглядывал назадь. Потомуй как там воставалась егойна деревушка, меньшой братец, с которым николиже не расставалси и на прощание, оного, спящего, поцёловал во пошеничны, растрепавшися волосики, свётлы таки, выгоревшие от ярых солнечных лучиков… Восталися у там Пересвет, сёстрички и матушка… там воставалася прежня, беззаботна ево жизть…

А упереди проглядывало, чтой-то можеть и доблестное, но до зела вупасное… тако, шо мог преодолеть почемуй-то лишь вон…

Вон Борила, простой бероский мальчишечка, шо у ночь на Купала ня струсил, дошёл до Жар-цвета. Нё дал слабины разглядываючи духов, отчагось, верно, и получил символ Бога Велеса, узрев который и братцы, и Гойко, и обавник, на како-то времечко онёмели. Опосля ж обозрев, ощупав пёрстами, единожды закивали, суглашаяся, отпустить по у той труднянькой стёжке мальчика.

А Борилка хоть и не пужалси иттить по тому оврингу, а усё ж, углубине своей ащё детской души, страшилси и той неизведанной торенки, шо лёжала предь ним, и того мёртвого града Торонца, и конешно того зла, с каковым придетси посем сразитьси мечом.

И як же вообче тем мячом битьси? Як?.. Коли николи у руках его не дёржал. Ну, топором, луком он мог вуправлятьси, а мечом… Как биться ежели николиже и не видывал его – энтов меч. Оно как у сечу со мячом йдут ваяводы, да воины из рати, а деревенским беросам вон… тот меч, без надобности, у них во любой заварушке у руках топоры будуть, по силе и моще не уступающи ни какому другому ворудию. Топоры да може комлясты дубины, деревянные срубленны со дуба, вяза аль берёзоньки, сдёланные из комлевой части древа, самой крепкой… обтёсанные для лёгкости, в навершие которых инолда набивалися гвозди.

Усе те думы, возникшие у егось головушке попозжа… многось попозжей того, аки он проглотил зернышко Ясуней, весьма мучали мальчоночку. И поелику он со тоской глядел тудысь назадь, на уменьшающуюся будто тающу деревеньку. Постепенно и вовсе заслонимую вставшими у полный рость богатырского виду деревами, поместившимися со двух сторон от ездовой полосы, и тяперича образовавшими сплошну поросль чернолесья.

Дорога, по каковой трюхала сноповозка у Гарки, была не дюже ездовитой потомуй как люд деревенский не часточко, а точнее оченно редко колесили по ней. И пролёгла вона сквозе густы зелёны нивы, в них кадый-то давно прорубили просеку и вышли предки Борилки, Жаворонка и других жителей их деревеньки к реке Суж, да основали у там свово поселение. Нонче деревнюшка ихняя стала большенькой, и людишек у ней тоже значительно прибавилося, сотри сице дело дальче пойдёть и будеть там увскорести град.

Ну, а може и не будеть…

Занеже вельми почитають беросы раздолье, оно як Бог и Отец их Вышня – Асур простора, и коли деревенских скученность та поджимать зачнёть, уйдуть млады мужи, прихватив своих жёнок, да диток. Прорубять вони ищё идей-то просеку, да може не водну, выйдуть ко новой реченьке, к излучине ейной и обоснують там ново поселение, кое нарякуть каким-нить светлым имячком: Красно, Раменье, Журавка, Озёры, Броды, Берёзы, а може сице як прежде звалась их деревнюшка – Купяны… Ну, чавось нынче о том мерекать, да балобонить, чичас сказ ведём мы о Борилушке.

Мальчик сидючи у сноповозке, которой правил Соловей негромко гутарящий с Жаворонком, сотрел на дерева, будто и впрямь унаследовавших свову мощь от огромадных велетов, живших давным-давно на землях Бел Света. Сотрел на дубы, каштаны да вязы, на паче низкорослы, обаче, не мнее упавые липовы дерева со такой нежной, серой корой, прорезанной по поверхности крупными трёщинами, бороздами да глубокими щёрбинами. У тем дубравушкам на смёну вставали белы, стройно-прекрасные березняки, засим не мнее расчудесные со светло-зелёноватой корой осинники, и нежданно-негаданно махонистой полосой подымалось краснолесье с растущей тама елью, пихтой да сосной. Лес, таковой замечательный, дарующий бытие деревам, птице, зверью и усякому вяще мелкому жужжаще-порхающему, ползающему существу, жил своей поразительной жистью… И Борилка сглотнувший силу Ясуней усю ту жизнь днесь мог распрекрасно лицезреть… И приметил вон идей-то, дюже далёко, заросли малины и бродящего посторонь няё, неторопливо перьступающего с лапы на лапу, ражего, бурого медведя, разглядывающего те колки древовидны побеги у поисках поспевшей ягоды. А може у то ведмедь просто прогуливалси у своих землях, оно як малине у кресене вельми ранёхонько ищё поспеть. Малинка вона конча могёть ащё налитьси кумачовостью во втором летнем месяце – липене, но саму силу да сласть наберёть лишь у последнем – жнивени месяце, не раньче… О том ведал не тока отрок узревший медведя, но и сам житель лесной и, верно, смурной заяц, со длинными вушами, притаившейся во густо поросших стёблях малины, не понимаючий чаво туто-ва бродить энтов ведмедь. А чуток позжее, совсем близёхонько, вроде як за первым, ну може вторым рядьем сосенок мальчонка узрел нежданно вынырнувшу из глубокой норы, точно с под оземи, рыжу мать лисицу. Негромко фыркнув, вона загнала лисят, деток, казавших свои чёрны носы наружу, обратно у нору, а сама затаилася, вслушиваясь у лес, словив своими чуткими вушами тихо ржанье лошадей и людской говор.

Борил конешно засегда хорошо видал, но то як зрел он нонче, не просто вудивляло, а ужось весьма евось радовало. И вон понимал, чё тако дивно зренье, возможность видеть утак далёко, утак ладно, да ищё и зреть духов, Асуров – энто усё благодаря тому зёрнышку силы Ясуней. Посему глядючи на живых существ Бел Света, во светлой его душе появлялася уверенность, кыя вселяла у него сувсем недетску могутность. Отчагось скоренько стало легче дышать, да, и мысли о покинутой деревеньке, паче не обжигали егось смелое, бодро стучащее у груди сёрдечко.

Легохонький ветерочек, у то верно Догода, Бог Летнего ветра, сын СтриБога и его жинки Немизы, растрепал длинны, пошеничны волосья Борилки, и кажись нежно огладил по щёке придавая у тем самым жёлание шагать уперёдь, ни страшась, ни пужаясь, ничавошеньки. Не пужаяся даже разлуки со близкими и дальними сродниками: с Младушкой, старшими братцами, сёстрицами, матушкой, малыми племяшками, со усей многочисленной роднёй.

Ко полудню сноповозка выкатила из хвойного бора да поехала скрезь луговину, поросшу усё ищё зелёными желдами, кое-где правда вжесь желтеющими от жарко-припекающего красна солнышка. Во широком том перелесье, притаившись у зелени трав, помахивали едущим в дальню торенку путникам: масенькие головушки белоцвета величаемого девичник, ромашка, солнечник, ворожка, белюшка; метельчаты марные, аль розовые цвётки материнки; стоящие да будто оберегающие окраины ездовой полосы бледно-голубые, червлёны колосья и кисти голубиных трав, тех самых каковые ложили у дитяткам во люлечку, носили на груди, да делали настои, абы не одулевали страшны сны. Уважали ту травеньку беросы, считая, чё зарытая ранней вёсной у пожне голубина трава даст щёдрый урожай злаков.

Малец, до зела ладно играющий на кугикле, созданной из стеблей болотного камыша аль куги (ктой як кликал) разной длины да толщёны, сложенных у три вкупе, да связанных промеж собой сице, шо поднося верхни воткрыты концы у тех трубочек ко губам и дуя на край их них срезов извлекаешь тихи, нежны, и слегка свистящи звуки, поглядевши на эвонти зелёны, луговы травушки, подтянул ко собе лежащу на соломе котомку. Медленно, будто ляниво, раснуровал на ней снурки тонкие, кожные и достал оттедась наружу кугиклу, уложенную тудыличи заботливыми руками Златы, доброй и купавой жинки Пересвета. Отрок поял их у руки, и ласковенько погладил указательным пальцем сухи стебли куги, дарующей таки замечательно-прекрасные напевы, посем усё также медленно вулёгси у сноповозку, спиной прямо на суху солому, да поднеся к губам тот вунструмент принялси на нём наигрывать.